Ну и к истории.
Академическая моя карьера не задалась с самого начала. Когда я поступила в университет на венгерское отделение в 1990 году, никаких мыслей об академической жизни у меня не было вообще. Были какие-то абстрактные мечты. Например, выучить много языков. Тут надо пояснить, что изначально я вообще хотела идти на скандинавские языки, так как у меня еще был жив «детский» шведский, которого я поднабралась во время поездки в рамках проекта Peace Quest (отдельная большая и крайне интересная история, связанная с условно народной дипломатией второй половины восьмидесятых, а также МИДами, ООН и прочими персонажами, не буду отвлекаться, хотя заманчиво), в последнем классе школы я участвовала в городской олимпиаде по литературе (и заняла первое место, кстати) с работой о мотивах скандинавской мифологии в романе «Кристин, дочь Лавранса», но там был нужен такой густой блат, что я со своей серебряной медалью и прекрасными, но просто уверенными в моих способностях родителями особых шансов не имела; они (родители) даже не отразили, как мне кажется, что я по-настоящему готовилась к поступлению – самостоятельно купила на заработанные уроками английского в детском саду и частно абонемент по истории и литературе, там, между прочим, Борис Валентинович Аверин про Блока и Серебряный век читал хорошо, помню до сих пор, и заплатила за четыре занятия (аж 28 рублей, по 7 рублей за занятие!) Тамаре Ивановне Матюшкиной-Герке, к ней я попала по наводке веселых – так мне тогда казалось – завсегдатаек сходок в Доме дружбы Людмилы Чахоян и Татьяны Кузьмичевой, я там в старших классах вела конкурс про Шотландию, они приняли во мне участие, так как знали, что я довольно бойко говорю по-английски, но чтобы пройти экзамен на филфаке, надо было знать некоторые секреты, которые там любили спрашивать, то были вещи совершенно академического свойства, и даже я, со своим свободным английским, особенно после лета в США, с ходу бы не ответила; насколько помню, хранительницы врат и затейницы любили поинтересоваться, какой временной конструкцией в английском переводится на английский конструкция типа «рыба жарится» и погонять по типам условных предложений – так человек, не «причастный», не посещавший специального репетитора, сразу отсекался. Вторым вариантом был китайский. Я выписывала (господи, откуда я знала, что это надо было тогда выписывать – точно не от родителей, хотя папа мог интересоваться, ой, да, я же участвовала в химических олимпиадах, вот почему, кажется, первую подписку я даже получила в награду за второе место на районной олимпиаде, вот почему! И куда девались все, буквально все мои знания по химии?) журнал «Химия и жизнь», где в конце восьмидесятых печаталась куча всего интересного, в том числе курс китайского (блин, я даже обложки помню), и я старательно выводила иероглифы: нюй жень е ши жень… Но востфак казался вообще чем-то недостижимым, и я, по совету маминого друга и учителя (он преподавал у нее в Герцена английский), в хорошем (а иногда и не очень) смысле безумного Сергея Григорьевича Халипова (он умер в 2011 году, про него можно много любопытного прочитать – вся умственная энергия ушла у него в живые языки, о том, что касается теории и истории, у Халипова были местами очень странные представления, как бы ненаучные, но он искренне и горячо любил любые языки, а мне венгерский порекомендовал на переходе через Менделеевскую со словами: «Выбери венгерский, он такой интересный, в любом другом языке тебе при переходе улицы крикнут «Осторожно» или «Внимание», то есть существительное будет или наречие, а в венгерском будет глагол в повелительном наклонении Видяз (Vigyázz – можно же сегодня приплести сюда дурной символизм, типа, Ксана, будь осторожна).
Комментариев нет:
Отправить комментарий