Пила с хозяйкой квартиры и ее друзьями, была принята в члены BÖBÉ  (Barátok, öregedő buzik és a többiek). Очередная венгерская история, достойная кино. Родители хозяйки квартиры прожили вместе 49 лет, познакомились, когда маме было 17, а отцу двадцать с чем-то. Отец был closeted gay. Уже став взрослой и осознав себя лесбиянкой, дочь поняла, что поездки всей семьей в Карлмарксштадт и очаровательный немецкий юноша-блондин, с которым папа возвращался из внезапных отлучек, были совсем не про то. С мамой помирилась только когда та уже умирала и последние полгода провела у дочери дома. "Вот тогда-то, когда мне пришлось по два раза в день из под нее говно выносить, мы вдруг друг друга поняли, стали хохотать вместе, мама перестала постоянно держать себя так, будто аршин проглотила."

 Сегодня папин день рождения. Ох.

 Немного заболела, поэтому целый день лежала и смотрела разное. Пересмотрела прекрасный "Выход" Евгении и Максима Арбугаевых. Этот потрясающий кадр, когда герой ложится спать, и кругом еще пусто, а потом просыпается, и кругом одни моржи - ломятся в окна и двери. Потом он лежит на крыше, а кругом моржи. И невыносимая печаль: климат меняется, моржам не хватает места, они гибнут.

Потом смотрела отличный документальный про Гольбейна. Совершенно не знала невероятный портрет его жены и детей. Вообще "узнала много нового". И в плане технологий формирования имиджа дико интерсно.

А еще снился сон, из которого следует, что у Роберта Дауни младшего в молодости был роман с какой-то русской девицей, и он приезжал в Комарово.

 Как ни попадется какой-нибудь дрянь-человек в фейсбуках, так вспомню: синхронила ж его/ее, там все и было понятно. Когда подключаешься к чужой мыслительной программе, невозможно не заметить некоторые вещи. Затейливые людоеды, закомплексованные маменькины сынки, жаждущие отыметь весь мир, начетчицы и начетчики. Чистая мысль - невероятная редкость. Чистая мысль + человеческое - еще большая редкость.

но на клеточном уровне я невероятно занят

 Интроспекция - страшная вещь. В целом есть ощущение "управляемой депрессии", как мы ее назвали в разговоре с мамой. То есть, я функционирую, конечно, но периодические качельки уже утомили. Объективно все понятно, достаточно посмотреть из себя на окружающий мир, но я что-то подустала. Если смотреть традиционные двенадцать дней после дня рождения, год мне предстоит какой-то очень рабочий (опять? а я хочу на море или в поля, а не вот это все), нервический, но и не без радостей (не слишком оригинально, но спасибо и на этом) + некоторая приятная новизна тоже присутствует. Ладно.

 Вечером, когда возвращались домой, позвала на помощь соседка - ее муж, такой же девяностолетний, как она (хотя, она, наверное, чуть младше), упал дома, нужна была мужская сила. Зашли - мумиеподобный старичок с обтянутыми пергаментом ссохщимися членами лежит плашмя на животе в типичной такой пештской интеллигентской квартире (я бы поставила на техническую интеллигенцию - на стене в коридоре макет самолета). Орет благим матом, ругается, все все делают не так - поднимают не так и т.д. Подошла еще одна соседка-врач, объяснила нам расстановку сил:), попросили меня позвонить в скорую (старушка еле говорит, соседка-врач не хочет признаваться, что она врач - иначе могут не приехать). Объясняем диспетчеру, что старик упал, разбил себе что-то, идет кровь, соседи, мол, собрались. В этот момент старичок истошным голосом орет "Они не все венгры!!!" Соседка-врач закатывает глаза и тихо шепчет: "Не обращайте внимания, пожалуйста, не уходите." Так и живем.

 С одной стороны, мы с В. все время находим одних и тех же людей. Вот сейчас нашли склонного к алкоголизму романтичного художника (по образованию философа), просто на этот раз - из Ирландии. 

А так - меня периодически накрывает, конечно. Все то иллюзорное наполнение жизни, которое в чем-то и не такое уж иллюзорное, - все осталось в СПб (ну, не все, многое и так было здесь). Сплошные оговорки. Но весь социальный капитал остался там. Нет, не весь. Но есть ощущение, что стоило мне уехать, как все почти (за небольшим исключением - приятным) работы забоыли обо мне, или же с облегчением вздохнули - конкуренции-то убавилось. И все равно дико неприятно.

С третьей стороны, будь я "на постах", выслушивала бы искусственные поздравления с юбилеем. А так - поздравили только самые близкие и дорогие. Как сказал Гергей, "теперь играем вторую сторону пластиночки."

 Просто хочу зафиксировать свое состояние - поразительно, как весь прошлый год мне было тяжело, почти невыносимо жить в квартире на Блахе. Когда я в октябре 2021 впервые туда приехала, несколько ночей вообще не могла спать, например. Вообще я там тяжело спала, испытывала физическое отвращение к ванной комнате (ужасной, на самом деле), к тяжелому духу вещей, мебели стремной, нагруженной нехорошими вещами.

 Сон: нам с В. поручено задержать опасного преступника в поезде. Мы заходим в вагон, но не обычный, все купе перепутаны и расположены не по одной линии, а входами из большого зала, как будто пространство внутри вагона расширено. Нужный нам человек заходит, я сразу понимаю, что это он, хотя и не видела фото: пожилой, подвижный, седой, с кудрявыми, но не длинными волосами. Он ищет свое купе, я вызываюсь ему помочь и чувствую, что он почему-то мне доверяет. Взглядом подзываю В., он подходит уже с наручниками и защелкивает их, пока мы идем. Т.е. окружающие не видят, что происходит, просто мужчина идет между нами,  Он дико расстроен, потому что сдуру мне доверился. Втроем доходим до какого-то как бы отделения полиции и сидим, как дураки, ждем, когда придут полицейские и заберут мужчину наконец.

 Умер Геза. И что теперь делать. Вспоминаю, как сидели у него на балконе и бесконечно говорили. И как он приезжал в Петербург тогда, и тоже бесконечно говорили. И письма его. Блин, не могу даже ничего толком сформулировать-записать, сижу и плачу.

Увидела у подруги пост про шотландского волынщика, который приезжал в Петербург на вечера Бернса, вспомнила про волшебного Ангуса МакДональда. Невероятной души человек - мы общались много лет, он всегда играл на Burns Night, потом я виделась с ним в Глазго - уже после того, как он тяжело заболел, похудел раза в три, уже не мог физически много играть, зато руководил школой волынщиков, водил меня тогда по этой школе, рассказывал. Чудесный был человек, умер совсем нестарым, в шестьдесят. Думаю о нем, и мне тепло, прямо очень-очень тепло.