Когда из-за странной погоды проспала почти полтора дня, а потом в 4 часа ночи тебя будят пьяные английские подростки под окнами (потеряли телефон - пытаются вызвать такси силой мысли, грязно, по их понятиям, ругаются) и ты выходишь на балкон и страшным голосом обещаешь им кары и полицию, и дети реально охреневают.

Неведомая мне женская жизнь все-таки меня завораживает совершенно. Все эти щипцы для волос, лак, гладить вещи утюгом, гулять долго на каблуках. Немножко похоже на профессиональный спорт в отличие от физкультуры. Все время хочется понять, зачем. Но когда вижу это рядом, наблюдаю, всегда чувствую себя немножко маленькой девочкой, которая разглядывает секретик в земле. Совершенно бессмысленные действия, но прикольно.

Пока мои Старик со Старухой плетутся от площади Москвы, возникает острое ощущение, что фильм по "Фильму" могла бы снять Кира Муратова.

Времена, конечно, дрянь. Беседую с венгерскими друзьями - в том числе теми, кто работает в госучреждениях (а таких большинство) - та же фигня: все больше народу зависит от режима, все жиже суп, все скучнее, все больше люди ссут. И о девичьем: интересно, как все-таки сказываются условия взросления (плойка и колбаса).

Есть ощущение, что я забыла все слова на всех языках. Из будничного: захожу в "нацтабак" за водой (магазин у дома закрыт на ремонт), воды, как и вчера на полках нет, но видно, что она есть в подсобке, прошу одну из продавщиц, женщину громогласную, в черных штанах и футболке, принести полуторалитровую бутылку среднегазированной. Она приносит, подхожу к кассе. Передо мной юноша протягивает поллитровую (это важно!) бутылку. "200 форинтов," - неприязненно сообщает вторая продавщица (той же породы, но помоложе). "Неужели я у вас воду покупаю за такие деньги?" - возмущается юноша в кепке (хипстоватый). Молчание. Потом подхожу я, мои полтора литра стоят 140 форинтов. Продавщица постарше где-то сбоку бубнит: "Пришел, поперся в подсобку - написано же: "служебное помещение", схватил бутылку, вот же женщина - хватило ума спросить, так я ей дала." Хипстер платит дважды называется эта история (а то и трижды, учитывая разницу в объемах).

Вчера вспомнила стихотворение, которое написала, кажется, в 1994 году, но вспомнила не целиком, а только две строфы: Когда кровь хлынет горлом и с пальца слетит кольцо / Твой ангел хранитель печально скажет: Пора. / Где-то сбоку в тумане ты увидишь его лицо, / De időd se lesz rápillantani rá. / Так быстро-быстро, дух не перевести, / Ты полетишь, как горящая спичка в снег, / Гадая, что же будет в конце пути. / И если там пустота - ne bánj meg. А дальше не помню и все, только рифму и последнюю строчку: "страну снов" - "Той, что боялась кошек и рыбьих голов". Слава богу, та, про которую это написано, до сих пор жива, но тогда все было на грани.

Хотела все по-другому, а теперь надо записать как-то свои ощущения, но чтобы не сопливо. Приехала в Будапешт поработать (есть масса дел, встреч и т.д.), самолет ранний - вещи кинула, можно еще целый день занять. Люблю первый день: еще никому не написала, не позвонила, словно бы я уже не в Петербурге, но еще и не в Будапеште. Спустилась в метро, села в поезд и... вместо того, чтобы ехать, куда планировала, зачем-то вышла на Лайоша Кошшута. Точнее даже не сама вышла, а меня вытолкнуло. Когда поднялась, поняла, что иду в тот ресторанчик, где мы с Кати всегда обедали, когда я приезжала. Вот просто всегда (за исключением пары раз, в том числе, последней нашей встречи в марте). Иду туда мимо американского посольства и уже понимаю, что я там сейчас пообедаю и, видимо, пореву. Захожу. Официант - мы его каждый раз видели - привычно спрашивает: вы одна? И тут я как-то глупо не выдержала и сказала, что теперь уже одна, потому что профессор Сёке никогда теперь не придет. Он, конечно, ее помнил, но не знал, что она умерла. Села, поела. За кофе расплакалась опять довольно глупо и совершенно непроизвольно. Потому что нельзя же просто так сидеть там, где много говорили, где Кати рассказывала про свою первую стажировку в Одессе и про учебу в Ленинграде, где мы много говорили про внутреннее кино - вот оно тебе внутреннее кино. После обеда - как мы часто последнее время ходили - дошла до "Истерии", съела мороженого. Думала, как много шло от Кати любви, и как ушедшие - можно назову их "подруги"? хотя не лучшее слово, наверное, не знаю - забирают с собой только с ними одними возможные темы для разговора. И книжки вот не привезла уже ей на этот раз. Такой мир ушел.

Мерзость какая: типа либеральный (у меня это не ругательство - слово хорошее) автор, более того, врач по профессии, пишет, что у него "с сексуальной ориентацией, слава богу, все в порядке", имея в виду, что он гетеросексуален. И так многие.

Посмотрели "Лето". Пыталась зацепить собственные воспоминания об этом времени и персонажах. Фильм какой-то очень трусливый, осторожный, пластиковые пакеты, очень качественная одежда на героях. Няшный такой Ленинград восьмидесятых. Актеры постарше убедительны, молодежь - целлулоидная вся. Рома Зверь растягивает по-пацански слова (особенно в песнях). Рок-клуб вегетарианский, вообще все милое такое, не ширяется никто, не спивается. Цой выведен поцелованным небом пэтэушником. Что больше всего задело - нежелание авторов (особенно сценария - если бы герои все время молчали или только песнями общались, было бы лучше) хотя бы чуть-чуть понять это культурное пространство, а то выходит - вот они Лу Рида и Ти-Рекс послушали и все просветлились и стали писать модную музыку. И как бы ничего своего, в пустыне все выросли. Биографические и исторические ляпы меня, кстати, не смутили, они не так важны. в целом - пустота, хотя есть пара милых ракурсов и хороший Свин. Но вообще все дико нечестное.

Сегодня днем в состоянии глубокой печали и обиды на всё (есть причина) сидела и пила кофе. Девочка за стойкой беседовала с зашедшим знакомым и жаловалась на безвыходность ситуации (работать по специальности не получается - она танцевальный человек, надо платить за жилье): "Влюбилась, думала, вот оно. А теперь сплошное кладбище надежд." У этой истории нет морали.

И только ты начинаешь думать, мол, все ничего, как мироздание щелкает тебя по носу. И очень больно. Второй раз в моей жизни такая дрянь. Что мне пытаются сказать? Где-то надо взять силы. Обида страшная. Но обижаться не на кого, надо было быстро действовать самой. А как быстро действовать, если сил уже нет.

Такое странное ощущение после Петрова-Водкина. Осознала, что все его "докоммунарское" дико родное, я все время смотрела эти альбомы, некоторые картины так впечатаны в сознание, что даже не очень понятно, нравятся они или нет - просто часть мира. А вот коммунарское - страшная тема. Очень бурные эмоции вызвала картина "Новоселье" ,где пролетариат обживает богатую квартиру с окнами на Неву и вещами прежних хозяев, а сам художник сидит с дьявольской довольной усмешкой. Прекрасные бледно-желтые яблоки. А вообще - свойственная многим художникам идейная наивность. И жутко от того, что идейность эта обслужила власть по высшему разряду. Не был бы таким искренним, не вышло бы так убедительно романтизировать ад.