про недоверие

В продолжение ко вчерашнему. А еще бабушка (Галина Яковлевна) и ее сестра Тамара (она же Ляля), прошедшие войну в самом страшном ее выражении никогда полностью не доверяли бабушке по папиной линии, Марии Илларионовне, уроженке Брянской области, проведшей (по ее словам) полвойны в погребе (родственники прятали от немцев, стоявших в деревне, молодых девушек). Я тогда ничего не знала про сотрудничество с немцами на оккупированных территориях, картинка войны была монохромно-романтическая, как положено при позднем застое. С реальностью ее связывали только истории про то, как бабушку (не уехавшую с театром в эвакуацию молодую балерину и студентку геофака ЛГУ), которая работала санитаркой в эвакогоспитале на Суворовском проспекте, пытались догнать, убить и съесть на Кирочной крестьяне без талонов на хлеб - те, что бежали в Ленинград от наступавших немцев. Но бабушка была тренированная, а в госпитале их кормили, - успешно убегала, как можно догадаться по моему существованию. Ляля, как уже говорилось, практически ничего не рассказывала, только как попала в окружение с Железной дивизией (она там служила врачом) и бродила по лесу, пока не попала к немцам и не свалилась с тифом: ее поместили в барак с тифозными немецкими солдатами, она их лечила и выжила сама, тем и спаслась, после чего (судя по всему) была переправлена в плен в Германию. По иронии судьбы, повторила судьбу отца, моего прадеда Якова, побывавшего там в плену в Первую мировую, спасенного немецким врачом (тот вставил ему серебряное горло) и разочаровавшегося в соотечественниках (остался его потрясающий дневник). А потом Ляля вернулась в Ленинград, где ей после советского уже лагеря жить было нельзя, и какое-то время жила с родственниками тайно, параллельно пытаясь устроиться (в конечном счете, уехала в Эстонию, выучила язык, 17 лет проработала там врачом, сдружилась со многими эстонцами и нашла себе гражданского мужа - эстонско-немецкого инженера и архитектора Фридриха Урма - это отдельная нежная история про 32 года гражданского брака и семью в Куйбышеве. Так вот, живя в Ленинграде, Ляля дико боялась, что муж сестры (мой дедушка) сдаст ее властям. И не доверяла ему до конца своей жизни (когда Лялечка умерла 85 лет от роду дедушка уже 38 лет лежал в могиле).

Ворчание

А. осуждает меня за ворчливость. Ладно, поворчу сюда. Очень раздражает: а) обилие автомобилей - общественным транспортом и минимумом такси вполне можно было бы обойтись; особенно бесит, когда машина служит писькомером + они просто мешают мне в городе; б) в данный конкретный момент сильнее всего раздражает истерическая подготовка к 9 мая - все эти игры с военной формой, дети в военной форме вообще за гранью. Мне всегда, в школе еще, начиная с "парада октябрятских войск" казалось неприличным петь военные песни и рядиться в псевдоформу, когда есть бабушка, пережившая реальную блокаду, и Ляля, прошедшая врачом фронт, тиф, плен, а потом еще и советский лагерь. Обе, кстати, ордена носили редко, бабушка выступала с рассказами (есть отличное видео с ней, между прочим) - но она умела это делать, а Ляля не рассказывала никогда ничего. Боялась из-за истории с лагерем после плена. А 9 мая они просто накрывали красивый стол и собирались с друзьями. Позже, когда стали по телевизору транслировать минуту молчания, молчали и плакали в эту минуту. И все. Никакого пафоса вообще. И мне не с кем отмечать этот день больше. Поэтому я его не воспринимаю как праздник.

Мой небольшой эксперимент продолжается: пятеро мне написали, что читают (и это, кстати, приятно - я рада, что могу общаться с этими людьми таким образом, не со всеми встретишься каждый день), про дюжину читателей я знаю сама. Но остальные, остальные:)))

Глухое раздражение

I don't like mixed messages, I love things clear (это к университетеским делам).

В пятницу интересно сходила на последний перед закрытием на ремонт концерт в Малом зале Консерватории: класс органа Московской консерватории. За исключением одного юноши все остальные - девушки в этих прекрасных юбках с брюками для удобства движения ногами. Вне зависимости от исполняемых произведений отлично слышно, кто действительно владеет инструментом, а кто - совсем еще ученик, точнее ученица. Супер-Франк. Вчера испытала некоторое потрясение от просмотра фильма Людмилы Панич и Кочергина "На смерть поэтов" в Лермонтовке с невероятным молодым реактивным Виктором Харитоновым. Очень шестидесятые по эстетике: сначала кажется надуманным сравнение Лермонтова и Петёфи, но постепенно становится совершенно понятно и сходство этих давящих двуглавых орлов имперских, и разительная непохожесть мальчишеской бодрости Петёфи и мизантропической истерии Лермонтова (и это ничего не меняет в моей напряженной любви к прозе последнего). Визуально просто праздник черно-белый, кино-кино в кубе. А потом вышел сам Харитонов с абсолютно прямой спиной, безупречным русским языком и глубоким голосом и сообщил всему происходящему невероятный градус конечности.

Двести с лишним человек вот это все читают - кто эти люди? Особенно 52 - Украина и 1 - Индия (ну не Суреш и не Раджеш и не Пинки же, наверное, хотя им-то как раз была бы рада:)

Два дня праздновали: в первый день вышел полный урляляй - 16 человек, 3 кг говяжьего пёркёльта, артист больших и малых театров (хулиган - ненавижу пение некоторых песен под гитару, особенно навзрыд), страсти, сантименты, разговоры за жизнь и буддизм, последний гость ушел в 4 утра (знаю со слов - сама уже давно спала); второй день вышел тихий - чирке паприкаш, японцы с онигири домашнего приготовления, венгры, друг, вернувшийся из очень дальних стран, котики расслабились, а то уж очень понервничали накануне.

Вчера журналист-ведущий Малич попытался - довольно неуклюже - со сцены Большого зала Филармонии пошутить про телочек (представляя балет Пуленка "Лани"), правильная филармоническая публика восприняла шутку холодно. Еше вульгарнее прозвучали его комментарии к содержанию балета: "девушки флиртуют с юношами и даже с девушками, что я крайне осуждаю". А музыка была хороша. Открыла для себя Цфасмана как композитора эпохи Гершвина, ощутила дикую морбидность Пьяццолы и ар-декошность Пуленка.

Сегодня, наверное, впервые пела в свой полный голос - ощущение абсолютно нечеловеческое, как будто сама, как этот Руджеро на острове впала в непонятное состояние. Очень странно.

Ведь про какие-то моменты абсолютной нежности ничего нельзя писать. Только если ты настоящий поэт и уже умер - тогда можно.

Интересные ощущения - видимо, один из "верхних" моментов. Чувствую радость, но и настороженность некоторую. Хотя, конечно, ура, чего уж там.

Есть три-четыре человека (не родственники, не друзья, не коллеги), присутствие которых я постоянно ощущаю в своей сетевой жизни. Причины их пристального внимания к моим "передвижениям" разные, но оно, это внимание, слегка раздражает (чего уж там, подзаебало). А главное, откуда у них столько времени? Я вот встала в 6.30 - и уже времени не хватает написать-посмотреть, а они тут как тут. Короче, дорогие, get a life!

У меня, конечно, очень хорошие мальчики дома, но именно мальчики - вчера они даже не поняли, почему я так расстроилась, то есть, они тоже были шокированы и потрясены, но глубину не ощутили, это видно. Сашину хорошую подругу, симпатичную девушку семнадцати лет, неглупую, реактивную, живущую в городе отдельно от уехавших в пригород родителей, избил отец. И не очень понятно, как нам действовать в этой ситуации - кроме того, что мы готовы приютить, если что. Девочка ждет восемнадцатилетия как избавления. До этого отец уже бивал ее неоднократно, но потом перестал употреблять, и побои прекратились, и вот опять. Такой приличный ад. А у другой сашиной одноклассницы - пусть не такой мне симпатичной, но не менее несчастной - бабушка лишила маму родительских прав. Сын этой бабушки в какой-то момент бросил жену, точнее, выяснилось, что у него есть еще детей, бабушка решительно стала воспитывать из девочки высокодуховную отличницу (в бытность Саши учеником "элитной", прости господи, гимназии эта бабушка рекомендовала нам проверить нашего бездуховного и циничного сына в Институте мозга). Результат, по крайней мере, из того, что я застала, был ужасен: девочка без конца участвовала во всяких конкурсах, воображала себя живущей в девятнадцатом веке и писала чудовищно плохие стихи. Никакого вывода из всего этого нет, просто травмированных в детстве женщин меньше, увы, не становится. А какие-то мужчины еще что-то позволяют себе про "телочек"... И да, помню, как причиной расставания с одним молодым человеком, когда я училась в девятом классе, точнее, одной из причин, было слово "малыш".

Скромные радости: воскресные беседы (увы, не всегда жизнерадостного характера) с дорогими сердцу друзьями, прогулка, А. трудится на благо общества - расшифровывает мне для перевода видео, умиляет меня невозможно, услышал имена Макса Вебера и довольно сложные вещи про экономику, английский транскрипт сделал практически рабочего качества. Я растрогана.

Очень забавно наблюдать: некоторым коллегам "стыдно, но куда мы денемся", при разговоре о случившемся непроизвольно понижают голос, боятся. Мне уже человек пять сказали: "Слава богу, тебя там не было." Наверное. И с увольнением из университета тогда уж точно не было бы проблем, а так - начались уговоры, "да вы для нас". Рассказать пока, увы, не могу, это может повредить коллегам, но менее противно с каждым днем не становится. Наоборот. Хочется просто взять и уебать, и я понимаю, как вульгарно выглядит эта фраза, но ничего более адекватного в голову не приходит.

Ну, поспала я на "этом" ночь - все та же дрянь. Пойду советоваться с мудрецами, что делать.

Момента таких мучительных раздумий у меня не было давно: обычно я быстро действую и принимаю решения без колебаний. Тут, конечно, меня обстоятельства уже аккуратно избавили от проблемы выбора. Сложность только в том, как это делать. Шока нет - в принципе, я и раньше догадывалась, но детали доставляют. Не хочу быть сотрудником учреждения, которое возглавляет нездоровый человек с манией преследования + еще и просто невежественный. Просто теперь это касается непосредственно меня. Не понимаю, как теперь оправдываться и извиняться перед друзьями, как объяснять этот бред, как вообще дальше заниматься тем, чем я занимаюсь: если уйду, потеряю много возможностей (не столько для себя, сколько для дела), останусь - придется молча есть говно. Ох.