И опять про сны. Нечастая, надо сказать, история. Сегодня во сне я путешествовала на океанском лайнере с коллегой. С нами в каюте была еще женщина, которая утверждала, что она то ли капитан, то ли лоцман. В итоге, когда мы добрались до Китая (?), она перешла в другую каюту. Коллеге (СЛ) я несколько раз в течение сна цитировала (и довольно точно, что меня удивило даже во сне) одно из своих самых любимых стихотворений, "Пироскаф" Баратынского. Прямо вот "Завтра увижу я башни Ливурны,/ Завтра увижу Элизий златой", потому что речь зашла о Ливорно во сне. Проснувшись, пересмотрела стихотворение - да, вполне точно по тексту "визгнул свисток его, братствуя с паром, ветру наш парус раздался недаром". Это же где оно у меня так глубоко засело.

Наяву сходили вчера на "Каштанку" в театральный институт. Молодые актеры - всегда другая, свежая энергия. Эдакое слегка вампирское предприятие. Невозможно было грустно: мучительный прямо этот рассказ. Обнять и плакать, что называется. Хотя, разве у Чехова есть немучительные тексты? 

 И еще одно письмо - Агнеш Немеш Надь пишет Балажу Ленделу в марте 1944 года:

"Дорогой, душа моя, как я печальна. Только что прослушала по радио распоряжения,* о которых тебе наверняка уже известно. Какое абсолютное одиночество слышать подобные вещи в такой семье, как моя. Но да ладно, не будем в подробностях. Я "лишена корней", и точка. Главное, что к нам это не относится. Мне до такой степени кажется, что я практически исчезла, как людям иногда кажется в дни рождения или летней ночью под бескрайним, наполненным ароматами небом. "О, как я одноклеточно мала, я - водросль, я рыба, где я, где я?" И что еще хуже сознания нашей собственной ничтожности, я и надежды свои ощущаю ничтожными. Где та литература? Какой она "распадающийся пейзаж на море", как невесома на барашках пены, как чудовищно не нужна. Кому есть дело до Чоконаи и ионийского лада? Кто такие были Ронсар или Хаксли, или даже сам Флобер? А Рильке? Ты чувствуешь, насколько мы "культурно лишние"? Кому мы нужны? Где наше место? Тебе бы научиться пахать, а мне - замешивать тесто, тогда бы мы куда в большей мере отвечали бы потребностям человечества. И я говорю это не с иронической интонацией, но в растерянности, с растущей верой в собственный голос. Я верю, что мы это все переживем. Но что будет потом? Давай же срочно читать романы про пионеров:** научимся рубить деревья, вырезать каноэ, выращивать капусту. Вспомни про Робинзона, как он радовался когда придумал печь картошку, доить коз и соорудить себе штаны из козлиной шкуры. Какой ты будешь красавчик, Балаж, в таких моднейших штанах. Представила тебя себе и немного развеселилась - видишь, какая у меня гротескная фантазия. Я заостряю реальность до такой степени, что она становится ирреальной."

* Речь о распоряжениях 1944 года в отношении еврейского населения Венгрии - эти правила сделали жизнь евреев в стране (уже после целого ряда антиеврейских законов) практически невыносимой.

** Агнеш Немеш Надь имеет в виду американские романы фронтира.

 Незачем. В процессе чтения разных книг про Újhold наткнулась на не очень мне по работе нужную книжку писем из архива Балажа Лендела, одного из основателей журнала. Чем-то зацепило меня исьмо от Магды Сабо, только что вышедшей замуж за Тибора Соботку в июле 1948 года - Ленделу и его тогдашней жене, великой Агнеш Немеш Надь. Письмо какое-то феерическое совершенно по интонации. Фрагмент оттуда: "Что же касается бомбоподобного характера моего замужества - раз оно и в Париже вызвало такой взрыв, можете представить, что было в Пеште. Вам явно не скучно будет, если опишу, насколько оно свершилось в тайне - до такой степени, что моя соседка по съемной квартире Гизике узнала обо всем только когда шофер после бракосочетания поднялся в известную вам квартиру на улице Холд и невозмутимо сообщил твердым голосом: "Барышня Сабо просит два чемодана и сообщает, что, скорее всего, ночевать дома не будет, потому что сегодня днем вышла замуж." По утверждению очевидцев, эффект был невероятный. Подобным образом отреагировали и все остальные. Еще третьего числа мы с Тибором были на каком-то приеме в Союзе писателей - он болтал с народом в одном углу, я - вдругом. Не говорите, будто у меня нет склонности делать личную жизнь по-настоящему личной. А ведь нашей с Тибором истории ровно столько же времени, сколько книге "Агнец" (Bárány) - она началась впрошлом году на приеме в честь Стивена Спендера. Но кто в состоянии заглянуть в глубину человеческих сердец? Да и мы с Тибором оба не склонны трезвонить... Как можете догадаться, свадьба прошла при полном отсуствии пбличности. (Платье мое, Агнеш, было прекрасно!!! Темно-синий костюмчик, из плотного хлопка с белым бантом, длиной почти до щиколотки, полностью приталенный, с баской, огромные белые клипсы-цветы, красная сумочка, красные босоножки, красные  до локтя перчатки из кожи антилопы). Пришла в контору, как положено, к восьми, в одиннадцать ушла домой переодеться, вернулась, поработала до двенадцати. Коллеги даже голов не подняли. Приехало авто с Гиги, Девечери и, естественно, с Тибором, поехали, отдел записи актов гражданского состояния 5-го района, потом "Гундель" (ресторан) в Варошлигет (чудесный столик, Агнеш, с чудесным серебром, фарфором, куча цветов, все, что хочешь, и, конечно, чудесный обед) - вот и все. Надеюсь, вы удовлетворены. Клянусь, вы - единственные, кому я вообще что-то сообщила. Вы же знаете, я не способна на разные декларации." И мы понимаем, это та самая Магда Сабо, которая "Лань/Косуля" и "Дверь" (а я очень люблю эти два романа - второй еще и переведен прекрасно Россияновым).

    

 Поныть. В десятые годы я без конца предлагала издательствам разных венгерских авторов, а они все отмахивались (я храню переписку, все даты/имена зафиксированы, конечно). Теперь ровно этих же авторов хотят издавать уже "монстры", но - не могу уже больше про это - меня как бы нет. То есть, я с самими-то авторами общаюсь, они удивляются, почему не я их перевожу (уже было такое). Но нет, переводы эти получают другие. И вот тут я реально остановлюсь, потому что хочется зафиксировать свое к этому всему отношение, но не можется, точнее, надо бы, но и не надо. И это уже четвертый автор в моей копилке. Испытываю раздражение и даже в некоторой степени некошерный гнев. То есть, у меня найдется, чем заняться, более того, есть сейчас даже много проектов. Но как мне это все надоело. И надоело все время сдерживать свое отношение к коллегам. Сомневаюсь уже и в необходимости это делать во имя продвижения венгерской литературы. Ок, ладно, работаем дальше.

 Вот же ж любопытно. Забавно бывает почитать переводы, которыми баловались/перебивались разные поэты, когда свое было не очень издать, зато с подстрочником можно было заделаться переводчиком с любого. Невеселое впечатление произвели на меня, к примеру, переводы Ахматовой из Ивана Франко (а он любопытный). Но я не об этом:) Нынче - немножко впустую, как потом оказалось, хотя, может, и не впустую - читала разные переводы Эндре Ади и в сборнике 1981 года, изданном с хорошим предисловием Малыхиной и Иштвана Кирая, но без оглавления и указания переводчиков прозаической части (очень странно) наткнулась на текст Юнны, прости господи, Мориц - "Моя невеста". Понятно, что переводила по сделанному кем-то и, похоже, качественному подстрочнику, но как-то уж больно похоже на нынешние ее излияния (поприличнее, конечно, но тем не менее): "Да будь она хоть шлюха площадная,/Но пусть до гроба  - мне душа родная"- у Ади вполне резко тоже, но тут как будто ее собственный голос.

 Плотненько идут сны, плотненько. Сегодня во сне "навестила" лялину квартиру по странному поводу - возникла какая-то непонятная маленькая венгерская девочка, которой надо где-то жить, я предложила ей пожить в лялиной квартире. Мы с ней туда приходим, а там некоторая разруха, давно не убирались, в смысле. В спальне пол закрыт плотным полиэтиленом, но по все спальне, расширяющейся в пространстве, растут большие платаны, с них нападало листьев на пол. Мы с девочкой обсуждаем, что будем жить в этой квартире, и вставать придется рано, часов в пять с чем-то, ведь нам надо будет ехать - ей в школу, мне - на работу. Отвожу девочку в ванную и туалет, потом она пытается поспать, но тщетно - из шкафа вдруг начинают выходить люди - словно бы они используют квартиру по утрам - как если бы шли из метро дальше (в прихожую и на выход). Проходя мимо кровати какие-то две женщины возмущаются грязью вокруг, мол, вот не следит хозяйка, сколько мусора. Успеваю во сне подумать, что наступает пора ранних вставаний.

 Срочно надо записать сегодняшний сон. Рамка - как бы я относительно молодая мать с детьми и несколько бестолковым мужем, у нас новый дом, но муж только гордится тем, что этот дом есть, однако ничего связанного с благоустройством делать пока не собирается. Дом загородный, недалеко от него железная дорога. Я по каким-то своим делам перебираюсь через насыпь, идя к лесу и... попадаю в условный загробный мир. И вот тут начинается содержательная часть сна. Теперь уже я - это я. Загробный мир выглядит как улица, две стороны которой представляют собой нечто вроде бесконечных двух домов (возможно, таких улиц множество, но я вижу конкретно одну) - дома похожи на массовую застройку 1930-х - ровные, без декора, этажей 3-4, оштукатуренные. Внутри - смесь больницы и барака: большие палаты, в которых есть койки и больше ничего. В одной из палат мне навстречу выходит Мари (Мария Силади-Майер) - моя хорошая подруга, которую хоронили в начале 2023 года. Она тут в молодом довольно возрасте (я видела ее молодые фото в реальности), только с длинными белыми волосами почему-то. Мы с ней долго и живо беседуем. Я рассказываю, как мне ее не хватает (чистая правда - я вчера ее вспоминала в связи с театральными делами, вот она и приснилась мне), она - описывает устройство местной пост-жизни. Ей повезло, с ней в "палате" есть одна из ее близких подруг - так-то найти кого-то знакомого здесь практически невозможно. Мы сидим, болтаем, ощущается все очень приятно. Мертвых вокруг много - с одной из соседок Мари мы перешучиваемся на тему: что-то вас тут-многовато - можно подумать, у вас там, на Земле народу мало. В целом Мари здесь неплохо, только очень много малознакомых вокруг. Можно всюду ходить-передвигаться, но разнообразие условного ландшафта невелико. Я спрашиваю ее, все ли равны в смерти. В ответ она дает мне некое подобие VR-очков (тоже понятно, откуда они возникли в моем сне - позавчера всплывали в ходе судорожного просмотра материалов к неудавшемуся переводу - см. соответствующую запись). Я их надеваю и оказываюсь в такой же "палате", только там все мертвые очень старые, полуголые и все беспомощно лежат на койках. Все они раздражены, агрессивны, на вошедшую меня реагируют агрессивно, какой-то старик или старуха даже пытается напасть. Мари поясняет, что это люди, пользовавшиеся при жизни большими богатствами и всеми возможными благами. Теперь же их пост-жизнь мизерна, они ни с кем не общаются, даже между собой. Просто лежат все время в своих больничных рубашках или набедренных повязках иссохшие и старые. Мы с Мари еще говорим про детей, она расспрашивает меня про мои дела, но я рассказываю ей не про свои реальные дела, а про заботы той "рамочной" мамы с детьми и недотепой-мужем. Приходит время мне собираться обратно. Мари подводит меня к окну (третий примерно этаж) - внизу какие-то рабочие копают яму, в яме песок. "Прыгай," - велит Мари. Я не без страха выпрыгиваю из окна, и как это бывает в клипах или кино, когда герой проходит через толщу песка, проношусь сквозь песок и обнаруживаю себя у все той же насыпи. 

Такой сон.